Он явно что-то прочитал в ее глазах, потому что глухо рыкнул:

— Не дури! Даже не думай об этом!

Она стояла в трех шагах от него, кусая губы, и ее сердце билось так бешено, словно хотело выскочить из груди. Горло стиснуло от обиды. Черт возьми, да что она сделала, чтобы так набрасываться на нее?!

— Мира, послушай, я еще раз прошу у тебя прощения за несдержанность. Обещаю, это не повторится. Ты мне веришь? Мира, кивни, пожалуйста, если поняла.

Она инстинктивно моргнула, и с ресниц на щеки упали две слезы.

— О, черт! — Северин шагнул, было, к ней, но замер на полушаге, остановленный ее взглядом. Поднял руки, показывая пустые ладони. — Наверно, мне лучше уйти. Пойду, прогуляюсь. Заодно закажу нам обед.

Она молча наблюдала, как он подходит к дверям, открывает, переступает через порог. Такой сдержанный, хладнокровный, будто это не он минуту назад набросился на нее, рыча от гнева.

В последний момент он все-таки обернулся.

— Мира, только очень прошу, не делай глупостей, — произнес странным бесцветным голосом. — Я знаю, что виноват, но рассчитываю на твой здравый смысл. В моем доме ты в безопасности. Завтра все желающие побороться за тебя внесут свои имена в список претендентов. И если кто-то из них придется тебе по душе…

Не договорив, он резко развернулся и захлопнул за собой дверь. До девушки донесся грохот, будто кто-то отбросил с пути мешавшую мебель, и громкая ругань.

Северин снова сбежал.

Кажется, это начинало входить у него в привычку.

Несколько минут Мира продолжала стоять посреди комнаты, сжав кулаки и уставившись пустым взглядом на дверь. Потом, рвано выдохнув, огляделась. Надо было что-то решать. Северин ее напугал, но она не почувствовала от него реальной угрозы. Скорее, он сам не ожидал от себя такой вспышки гнева. Гораздо важнее было другое. Причина, по которой он так разгневался.

Та комната. Двуспальная кровать. Женские вещи… Кому они принадлежат?

У Мирославы была на уме только одна кандидатура. Анна.

Недаром же та сказала: «столько лет вместе», как будто намекала на связь с Северином. На интимную связь.

И если эти вещи в закрытой комнате принадлежат именно Анне, какие шансы у нее, Мирославы, бороться против нее? И есть ли они вообще?

Девушка подошла к зеркальному шкафу, с дотошной придирчивостью вгляделась в свое отражение.

Да, черт возьми, она той Анне и в подметки не годится! Но…неужели так просто сдастся? Неужели так просто отдаст сопернице мужчину, к которому неравнодушна?

Лгать самой себе Мира не собиралась. Она влюбилась в него. Влюбилась, как последняя дура. И теперь пришло время сделать окончательный выбор. Вот только ей хотелось, чтобы он тоже сделал свой выбор и выбрал ее.

Не нужно было быть слишком умной, чтобы сопоставить факты и сделать выводы. Лугару могут иметь потомство только от истинной пары. У Северина ее нет. Но есть она, Мирослава, которая может понести от любого из лугару. И это делает ее в его глазах необычайно ценной. И есть еще некая женщина, с которой он жил все это время. Двуспальная кровать неоднозначно говорила о том, что спали они там вместе.

И еще этот дурацкий список претендентов, о котором упомянул Северин. Зачем он вспомнил о нем? Чтобы сделать больнее? Напомнить, что она всего лишь омега — желанная игрушка для любого самца?

Как бы ни так!

Зарычав, Мирослава ударила в зеркало кулаком. Ударила со всей силы, так, что от места удара в разные стороны разлетелись мелкие трещины, похожие на паутину. Ладонь засаднило. Но легкая боль встряхнула, привела в чувство, заставила мыслить рационально.

Девушка взглянула на руку. Слизнула выступившую кровь. Черт, порезалась…

Бросила на покалеченный шкаф ненавидящий взгляд. Ее отражение теперь было разбито на сотни кусочков. Сотни маленьких мирослав смотрели на нее из осколков. Зато чувство мстительного удовлетворения сменило обиду и гнев.

Вот так. Она больше не будет плыть по течению и покорно принимать удары судьбы. У нее тоже есть гордость, есть чувства и есть желания. Почему она не должна бороться за них?

Эта Анна думает, что Северин уже принадлежит ей? Тешит себя надеждой, что Мирослава всего лишь мелкая досада в их с Северином идиллии? Да не дождутся! Она, Мирослава, докажет им всем, что может быть лучше этой гламурной сучки!

И начнет это делать прямо сейчас!

Стук в дверь заставил отложить кровожадные планы. Стучали не в комнату, звук доносился откуда-то из глубины дома. От входных дверей.

Удивленная Мирослава притихла.

Кто бы это мог быть? Северин ничего не сказал насчет того, кому можно открывать двери, а кому нет. Черт, вот куда он ушел?!

Стук не прекращался, будто незваный гость точно знал, что в доме кто-то есть.

Что ж, делать нечего. Придется хоть глянуть, кто там такой настырный…

Девушка выскользнула из комнаты. Первое, что бросилось ей в глаза — развороченный стеллаж, еще недавно стоявший коридор. Как будто кто-то схватил его за одну из полок, дернул, и тот послушно упал на пол. Глиняные, фарфоровые, стеклянные и бронзовые статуэтки, украшавшие его полки, валялись по всему полу.

Мирослава, нагнувшись, подобрала одну. Это оказалась потемневшая от времени бронзовая волчица с увеличенными сосцами, под которой на подставке лежали два человеческих младенца. Зажав статуэтку в кулаке, девушка поспешила к дверям.

Ни «глазка», ни цепочки… Черт, а стоит ли открывать? Может, это небезопасно?

Из-за двери просачивался аромат знакомых духов, смешанный с запахами свежеприготовленной пищи. Рот Мирославы молниеносно заполнился слюной. Желудок умоляюще взвыл.

— Эй! Мира, я чую, что ты там. Открывай, я тебя не съем, обещаю, — к стуку присоединился ироничный женский голос.

Голос Анны.

Ну вот, кажется, на ловца и зверь бежит.

Мирослава выдохнула, расправила плечи и постаралась придать лицу независимое выражение. После чего повернула замок и распахнула дверь.

— Долго же ты, я устала держать эти пакеты! — Анна тут же всунула ей в руки пару увесистых бумажных пакетов, от которых поднимался аппетитный запах, и прошла в дом. — Ну, чего встала? Пошли на кухню, разбирать это богатство.

Мирослава сглотнула слюну.

Анна, как и пару часов назад, выглядела просто великолепно. Только теперь песочное платье сменилось на белую блузку с кружевным жабо и узкую юбку-карандаш. На ногах — лакированные туфли-лодочки, волосы уложены в изящный пучок на затылке, и только один рыжий локон, будто случайно выбившийся из прически, вьется воль шеи, подчеркивая ее белизну.