Заурчал мотор. Северин потянулся до хруста, предвкушая ночную гонку.

— Бежишь? — раздался за его спиной понимающий голос Бориса.

— Не бегу, — Северин оглянулся, бросил на Арсеньева хмурый взгляд. — Просто хочу побыть один.

— Я бы тоже сбежал, — хмыкнул тот. — Женщины это хорошо… Время от времени. Но иногда их присутствие сводит с ума.

И он многозначительно указал на один из номеров, где все еще, несмотря на глубокую ночь, горели окна и раздавались приглушенные голоса.

— Анджей? — Северин понимающе усмехнулся. — Ну и пара ему досталась. Мало того, что человек, так еще и с характером. Долго же ему придется ее укрощать.

— Или ей его. Они стоят друг друга.

— Как ты и Марго?

Арсеньев завел глаза к небу и шумно выдохнул:

— Женщины… Кто их поймет.

— Тому дадут «Нобелевку», — хмыкнул Северин, и «Кавасаки» плавно тронулся с места.

Через несколько минут он уже летел по ночному шоссе, подставляя лицо теплому ветру. Сверху светила луна — огромная, круглая, затмевающая даже звезды. Он увеличил скорость до предела, словно пытался обогнать собственную тень, следующую за ним по пятам. Но обогнать самого себя не мог, как и оторваться от тени.

Образ Мирославы не хотел его отпускать. Маленькая волчица плотно засела у него в голове, вытеснив оттуда другие мысли. Но он этого не хотел. У него было о ком подумать, о ком помнить и о ком тосковать.

Заложив крутой вираж, он развернул мотоцикл под визг тормозов. На асфальте остались следы от колес. Тряхнул головой.

Что происходит?!

В ночь, когда горела Малгожата, тоже было полнолуние, как и сейчас. Именно в такую тихую ночь погибла София. Он почувствовал ее смерть, хотя находился за сотни километров. Почувствовал ее, как удар под дых. Как падение в ледяную бездну. Как полное опустошение. На короткий миг в его глазах потемнело, а душа — если она была у него — душа рванулась прочь из тела. Как будто хотела удержать и вернуть ту, другую, что прощалась с жизнью, задыхаясь от дыма и гари.

Но он не успел.

София ушла, призывая его. Он слышал, как она звала, умоляла прийти. Они были истинной парой и чувствовали друг друга на расстоянии, порой, испытывая сильные эмоции, могли даже читать мысли друг друга. И несколько километров не было преградой для них.

А когда ее не стало, в нем словно что-то умерло. Ушло вслед за ней.

Лугару не верили ни в загробную жизнь, ни в реинкарнацию. Не исповедовали ни одной из человеческих религий. Они знали одно — умирая, ты исчезаешь из этого мира, не оставляя после себя ничего. Ни бессмертной души, ни призрака. Только тело, которое положат в яму и забросают землей. Из праха ты вышел — в прах и вернешься. И когда не стало Софии, Северину некому было молиться, некого поминать. Он остался один на один с этой болью.

Наверное, в этом случае люди оказались умнее. Они строят храмы, чтят своих богов, не забывают умерших, не отпускают их, не пытаются стереть их из памяти. Лугару в этом смысле были подобны животным.

Потеряв самое дорогое, Северин утратил частичку себя. И желание жить. Наверное, так и сгинул бы, одичал, превратился в лесного хищника. Или нашел себе смерть под дулом охотничьего ружья. Но у судьбы, видимо, были на него свои планы.

Анджей Лауш нашел его. Заставил вернуться. Гервазе нужен был сильный альфа взамен убитого Ежи Бронича, а Северину — что-то, что помогло бы ему забыть. Но он не забыл. Время немного притупило боль утраты, но теперь, с появлением Мирославы, она вспыхнула снова.

И как сейчас он может думать о том, чтобы привести другую женщину в свой дом? Дом, который он строил для своей пары? Как он может желать другую женщину? Думать о том, чтобы она понесла от него? Ведь это София должна была подарить ему потомство, она должна была стать матерью его щенков.

Его прекрасная белая волчица, чистая, как только что выпавший снег…

Он любил ее до беспамятства. Так, как только может любить зверь свою самку. Свою единственную истинную пару, предназначенную ему самой природой.

Его любовь была прекрасной и правильной. Такой, которую ищут, о которой мечтают годами.

И он ее потерял.

В его доме до сих пор хранились ее вещи. Все то, что она оставила перед той злополучной поездкой к родителям. Несколько платьев, чулки, которые он обожал снимать с нее зубами, ее косметика, расческа из черепахового панциря, ручное зеркальце и шкатулка с украшениями, которые сам ей подарил. Все лежало в комнате, которой предстояло стать супружеской спальней.

Он помнил каждый день, каждый час, проведенный с ней. Как она выглядела в момент их знакомства. Аромат ее духов и аромат ее кожи, похожий на смесь жасмина и туберозы. Ее серебристый смех, открытый и искренний. Ее взгляд. Ее голос. Тепло ее тела. И то, как она стонала под ним, принимая его в себя…

А теперь?

Он собрался привести другую женщину в дом, который строил для своей пары. Первую женщину за все эти годы.

Женщину, которую он безумно хочет. Так сильно, что почти теряет рассудок.

Вот только эта женщина почти ребенок. И у нее своя боль.

Сможет ли он с этим справиться?

Северин не был в этом уверен.

А еще новости, которые передал ему Анджей. И эти поддельные документы, подписанные его собственной рукой. Сейчас Северин понимал, что никогда и в глаза их не видел. Нет, он что-то подписывал каждый раз, когда его секретарь, рыжеволосая Анна Ершова, приносила ему на подпись. Но если бы его спросили, помнит ли он содержимое тех бумаг, он бы не смог ответить. Потому что не помнил. Потому что в памяти был провал.

И с этим тоже предстояло разбираться ему самому.

— Да чтоб тебя! — зарычав, он ударил рукой по рулю. Резкая боль вернула в реальность.

Он огляделся. Луна спряталась за тучи, и дорогу освещали только фары мотоцикла. Часы показывали начало пятого.

Скоро рассвет. Пора возвращаться.

Ночная гонка не помогла. Не успокоила бурю, бушующую внутри. Не принесла покоя. Как он может думать о делах фирмы, если по-прежнему ощущает смятение и застарелую боль?

Ни отказаться от Мирославы, ни отпустить Софию он не мог. Чувствовал себя подлецом. Любя одну, безумно желал другую…

Сжав руки так, что острые когти вонзились в ладони, он зарычал. По коже промчалась рябь — предвестница оборота.

Проснувшись, Мирослава несколько минут лежала, вслушиваясь в тишину. За окнами было еще темно, но уже ощущался близкий рассвет. Девушка протянула руку, тронула пустующее место на кровати, и ее сердце кольнуло разочарование.